Градька присел возле Вермута, обхватил его левою рукой за шею, почесал ногтями грудину, между передних лап, поскреб за ушами и оттолкнул.
– Все верно, Верный. Пошли варить мухоморы.
Два десятков красивых молоденьких мухоморов он отобрал заранее и подвялил. Варить полчаса, первую воду слить, во вторую сначала добавить корня узика, потом слива с левого глаза мертвого ворона, потом еще несколько луговых травок, (которых пока еще не было), и печень краснопузой ящерицы, которая была, (хотя, может быть, и не печень). Очищать толченой пережженной костью. Отстаивать, вырыв ямку в земле, где-нибудь в погребе. Потом развести, пить глоточками. Но главное, не ложиться. Главное, чтобы голова была выше уровня сердца, иначе последнее может не выдержать. Поэтому нужен еще валерьянов корень. А выпив, нужно сидеть, или лучше всего ходить, зато потом можно проспать трое суток. Рецепт ветеринара-вепса, на старости лет признавшегося в своем родовом шаманстве. Местный полу-анекдотичный рецепт для проверки неверных жен. Один раз сработавший и один раз нет, из-за чего был суд и много шума. Градька забыл, как по-вепски «валерьянов корень». Но звучало как-то смешно.
Через пару часов он залез в подклет, вырыл там ямку, поставил в нее полбанки со снадобьем, прикрыл лопухом. Вылез и через кусты пошел к вертолету.
Вертолет лежал в кустах на боку, откинув в сторону бесколесные костыли шасси. Полу-оторванная дверца салона свисала вовнутрь, обнажая в борту овальный черный провал.
Градька теперь о многом жалел. И больше всего о тракторе. Стекла от него сейчас очень бы пригодились. У вертолета все стекла были полностью выбиты, сохранилось лишь несколько круглых иллюминаторов. Внутренностей тоже практически не было, двигатель раскурочен, приборная доска выдрана, но Градьку это волновало меньше всего. Ему нравилось, что вертолет дюралевый, нержавеющий и весь – готовое укрытие. Надолго ли – это сейчас волновало меньше. Будет ли в сутках двадцать четыре дня? Или в неделе – семь лет? Или за год пролетит целый век? Или все-таки? Ради этого «или все-таки» стоило пробовать. И Градька пробовал. Он всюду, в избе и около, собирал то, что не сразу бы поддалось распаду, тлену и ржави. Собирал кирпичи, искал стекло и пластмассу, медь, алюминий. Реквизировал капроновый шнур из Максимова рюкзака, да и сам рюкзак ему нравился тоже – из прочной синтетики, может пригодиться на тетиву.
Градька настилал в вертолете пол, подгоняя топором доски, когда Вермут снова залаял. Сквозь кусты пробиралась Дина.
– Ты здесь? Скорей! Он сошел с ума! Скорей! Ну, скорее же ты!
Она побежала вперед. Зимовка была пуста.
– Он только что был здесь! – кричала Дина. – Вот его сапоги и куртка. Максим Валерьянович! Максим Валерьянович!
Градька осмотрел весь дом, пробежался по чердаку, погрозил кулаком зеленому глазу притаившейся за стропилом рыси, пошарил в подклете. Максима не было.
Он нашелся на берегу, сидел у самой воды, с пустым, без снасти, удилищем меж колен, босиком, в одной полинялой майке. Он тоже сильно зарос. И без того впавшие глаза провалились почти до затылка, лоб сжался в толщину сложенного веера.
В сухой ржавой банке ползали дождевые черви, пробуя по шершавым стенкам взобраться наверх, вытягивались, срывались. Максим их ел. Выуживал червяка за конец, споласкивал в воде, потом аккуратно, чтобы тот не сбежал, клал себе на язык и долго, прислушиваясь к себе, жевал. Трудно было сказать, получал ли он удовольствие. Глотая, он весь кривился и морщился. Потом сплевывал, зачерпывал ладонью воду, полоскал рот и фырр! – выфыркивал из себя воду, но опять доставал червя. Дина переломилась и отползла на карачках вглубь берега. Градька сел рядом.
– Горько? – спросил он, чуть помолчав.
– Вообще да. Но рыбам, понимаете, нравится.
Он сплюнул, стайка уклеек тут же бросилась на плевок. Расклевала, размолотила хвостами и разбежалась.
– Вот попробуйте, – предложил Максим, – Возьмите вот этого, самый крупный. На окуня. Угощайтесь, у меня еще много, я не обижусь. А хотите, сначала помойте. Я сам не люблю, когда на зубах земля.
Градька взял червяка за конец, опустил в воду, пополоскал и расцепил пальцы. Червяк извиваясь ушел в глубину.
– Жалко, – сказал Максим. – Хороший был… Одного могу еще дать, но, вы уж пожалуйста, держите крепче. Сразу видно, вы не рыбак. Нет, дайте я сам помою. Этот поменьше, но тоже хорош. Держите. На здоровье.
Градька сунул в рот червяка, прижал языком, поводил челюстями, будто жуя, набрал в рот побольше слюны, зажмурился и проглотил. Стараясь не суетиться, зачерпнул в ладони воды и пил, пока щекотливое шевеление не опустилось в желудок. Во рту стояла страшная горечь. Разве что не острая, а тупая.
Градька посмотрел на Максима.
– Нет, больше не дам, – покачал головою тот и забрал на колени банку, – сами пойдите и накопайте.
Они помолчали. Максим съел еще червяка. Потом потряс банку и снова покачал головой:
– Надо оставить на вечернюю зорю.
Он тяжело, засиженно встал, положил удилище на плечо, взял банку и поднялся на берег. Градька пошел за ним следом.
– Дина! – кричал Максим, – Дина, постой! Не уходи. Нет, ты представляешь, опять ушла, сорвала крючок и ушла. Килограмм на… ну, очень большая. Но ты не расстраивайся, вечером я ее поймаю. Так, что у нас на завтрак? Проголодался, как… рыба. Именно! Я проголодался, как рыба!
При этом он посмотрел на руки и брезгливо потряс их.
– Слизь какая-то, гадость. Дина, дай полотенце! Чего это у меня меж пальцев? Слизь какая-то… Дина!
Дина между тем отступала и отступала, потом развернулась и побежала к избе. Было слышно как в зимовке захлопнулась дверь.
– Сейчас принесет, – сказал Максим и сел на камень возле костра. – Садись, Градислав, садитесь. Сейчас она принесет.
Он обтер о штаны каждый палец.
– Пальцы чего-то слипаются. Неприятно. А у вас как сегодня улов?
– Да так, – сказал Градька, садясь на землю. – Средне.
– Вам надо было сразу идти ко мне, на мое место.
Максим растопыривал перед самым носом и снова сводил воедино сухие грязные пальцы. Потом закатал рукав.
– Ага! – и поддел что-то воображаемое ногтем. Отлепил, внимательно посмотрел на просвет, шевеля губами, словно считая кольца на чешуе. Потом, удовлетворенный, прилепил «чешую» обратно, спустил рукав и снова обтер о штаны каждый палец.
– Человек, Градислав, как вы знаете, вышел из воды… Его кровь, как вы знаете…
И говорил минут пять без перерыва.
– Его облик… —
И еще пять минут. «Морфология его тела… жабры… боковая линия… плавательный пузырь…»
– Погоди, Максим, послушай меня, – несколько раз пытался прервать его Градька, но тот ничего не слышал.
Градька встал и сделал шаг в сторону, потом другой, потом быстро добежал избы, постучал в оконный переплет. Дина выглянула на миг, прижимаясь щекой к стеклу. Наконец, осторожно открыла дверь:
– Он там?
– Возьми какую-нибудь тряпку, и как подойдешь, подай ему в руки. Только будь как ни в чем ни бывало, естественной. Разговаривай и со всем соглашайся.
– Что с ним? Он что, он правда сошел?
Градька почесал бороду.
– Не обращай внимания. Ходи, будто ничего не случилось. И постарайся что-нибудь приготовить. Лес уже спускается по вырубке. К вечеру может быть у реки. Надо поплотнее поесть. У меня все готово.
– Есть мясо, но оно все протухло. Есть вобла…
– Ладно. Я сейчас пробегусь с ружьем.
– Только не уходи.
– Я близко.
Максим все также сидел на своем валуне и говорил, обращаясь к устойчивым язычкам огня.
– … и, наконец, последнюю точку в их жизненном цикле ставит мужчина. Когда он польет икру своими молоками, их пара обречена и медленно погибнет. Обезображенные тела катятся вниз по реке, но лишь человеческой молоди через какое-то время вновь удается вернуться… Спасибо Дина, – он взял полотенце. – Все хорошо, только понимаешь… слизь… Неприятно.
Он протер руки и, растопырив пальцы, опять посмотрел на свет. Потом пооттягивал между пальцами будто что-то податливое, резиновое, и снова протер каждый палец.
– Ничего страшного, это плавники. Спасибо, Дина. Садись, я сейчас закончу.
– Да вы говорите, говорите, Максим Валерьянович, – сдавленным голосом поддакивала Дина. – Вы говорите, я слушаю. Я буду делать дела…
– Я ведь давно догадывался, ибо подспудно чувствовал, значит, интуитивно знал…
Градька не стал далеко уходить, он прошелся вокруг по кустам, потом дошел до реки, с трудом перешел на тот берег – вода грозила смыть переправу. Вермут повизгивал сзади, боясь ступить на дрожащие, гудящие доски.
– Черт с тобой, оставайся, – отмахнулся от Вермута Градька и начал быстро подниматься на вырубку, навстречу вражеской рати леса. Добравшись до недоруба он обернулся. Изба отсюда виднелась отчетливо, от костра строго вверх поднимался тонкий дымок, Максим сидел, слившись с валуном.
